– Сюда, на мой голос, – позвала Синдж.
Морли, шагавший за мной, пробормотал:
– У нее глаз острее моего, Гаррет.
Мы уткнулись в искалеченного гнома. Он был жив только потому, что Садлер с Краском, очевидно, не имели причины его убивать. Они хотели заполучить фургон. Мы оставили гнома попечению Релвея (надеюсь, он не замедлит появиться). Синдж снова взяла след и устремилась вперед.
Назовите меня циником – лучше человеком практичным, – но я полагал, что должен подружиться с ней сейчас; потом, когда ее дар раскроется полностью, к ней будет не достучаться. А пока ей всего и требовалось, что чуть больше уверенности, чуть больше опыта и чуть больше внутренней силы.
Я честно старался не отставать от Синдж, но вскоре выдохся.
– Ф-фу! – выдохнул я. – Ну и времена настали, а, Морли? Все мои знакомые наперебой во что-нибудь да влезают, друг другу дорожку перебегают, подсиживают один другого…
– Так иногда случается, Гаррет, – отозвался Дотс. – Когда все идут в разные стороны, никто никуда не дойдет.
Кто бы сомневался? Но меня это не устраивает. Все прыгают в лужу, извозюкиваются по самые уши, но продолжают вещать о высоких материях…
Я хмыкнул. Морли со смешком заметил:
– И тут он впал в отчаяние, ибо вдруг осознал, что люди ведут себя по-людски.
Я и сам знаю, что человечество – орда психопатов и маньяков, не надо мне об этом напоминать. Как приятно верить, что хотя бы некоторые из нас способны добиваться цели, не ступая по трупам.
Синдж замедлила шаг. Я воспользовался возможностью перевести дух.
– Фургон впереди, – прошептала она. Угу. В ночной тишине отчетливо слышалось звяканье железных ободьев о камни мостовой. – Два пони. – Естественно; гномы предпочитают маленькие фургоны и маленьких лошадей. – Пахнет свежей кровью.
Меня обдало холодом, как бывало всякий раз, когда предстояла встреча с Садлером и Краском. И было в этом холоде что-то даже от потустороннего. Не то чтобы я их боялся, но сама встреча пугала, как если бы мы собирались выяснять отношения с силами природы.
– Они вряд ли в форме, – сказал Морли. – В тюрьме здоровье особо не поправишь. – Судя по тону, он старался убедить себя в собственной правоте. И неустрашимый Дотс туда же!
Фургон катил на север. Скоро он въедет в квартал, где ночная жизнь бьет ключом. А кому нравится работать, когда тебе заглядывают через плечо? Надо что-то предпринимать.
– Заходи справа, – сказал Морли. – Возница твой. А я возьму левого.
– Я?
– Ты выше и тяжелее. Мне его не стянуть.
Спорить бессмысленно.
– Пошли?
– Отдышись сперва. Тебя за милю слышно. И не топочи.
Не топочи? Я шагаю беззвучно! Кто-нибудь слышит мои шаги? Нет, только цокот коготков Пулар Синдж.
На улице было достаточно светло, чтобы я различал очертания домов и не свалился в желоб для нечистот. А вон и фургон.
– Вижу, – прошептал я.
Морли, следовавший за мной по пятам, прошептал в ответ:
– Давай!
Сердце бешено застучало. Эта схватка долгие годы рисовалась мне в снах.
Откуда-то донесся вопль: «Аргх!» В нем было нечто знакомое. Звучал он не как предупреждение, а как напоминание о том, что за мной наблюдают. Не скажу, чтобы я особенно обрадовался, поскольку, если что, подкрепления нам все равно не дождаться.
Перепуганная до полусмерти Синдж отстала.
Можно было и не таиться: возница бранился так, что не услышал бы и раската грома. Пони не желали слушаться, шли, как привыкли. У гномьих пони скорость одна – очень медленно. Они либо идут, как идут, либо вообще останавливаются, а потому с ними только и удирать от погони.
Забавно. Гномьи пони очень похожи на самих гномов.
Я схватил возницу за правую руку и резко дернул, навалившись всей тяжестью. Понятия не имею, кто из двоих это был, да и какая разница – Садлер с Краском все равно что близнецы. Второго, кстати, не видно; должно быть, в фургоне сидит. Или лежит.
Поперхнувшись бранью, возница рухнул на мостовую. Приложился он ощутимо – застонал, шевельнулся было, а потом замер. Я осторожно приблизился.
Зря опасался. Садлер – это был он – ударился затылком о камни. На всякий случай я его связал – чтоб никуда не делся до прибытия ребят Релвея.
– Мой готов! – Руки у меня дрожали.
Сверху донесся одобрительный возглас на попугайском наречии.
Фургон остановился.
– Краск внутри, – сообщил Морли. – Без сознания.
– Облом.
– Ты о чем?
– Я ждал этого несколько лет. Эпическая схватка, тела летают в разные стороны, ударяются о стены домов, выбивают камни из мостовой. Час, другой, третий… Зрители проголодались, покупают пирожки, кричат, хлопают в ладоши… А вместо того мы за последние дни сталкиваемся с ними трижды, и никто из нас даже царапины не получил.
– Мы взяли их тепленькими, Гаррет. Полудохлыми. Самый надежный способ. Не ной. Ба, у моего кровь идет! И нож в груди торчит. Пожалуй, я больше не хочу встречаться с Тамой Монтецумой.
Оторвав кусок от тюремной куртки Садлера, я связал ему руки. Он снова застонал.
– Где она? Внутри?
– Плохие новости, Гаррет, – отозвался Морли. – Опять плохие. Внутри только мы с Краском и десять бочонков дешевого пива. За которыми, между прочим, скоро явятся гномы.
– Аргх! – Восемь фунтов ярости в трехфунтовой упаковке плюхнулись мне на плечо. Я метнулся к фургону.
Морли не врал: в фургоне не было ни единой красивой женщины, не говоря уж о роскошной Таме Монтецуме.
– Куда она подевалась? Как мы могли ее потерять? Синдж! Синдж, ты где?
Тишина. Я обежал вокруг фургона, окликая ее по имени. Морли расхохотался.