Жар сумрачной стали - Страница 83

Но это было на войне. А ныне карентийские владыки забеспокоились, начали подозревать, что совершили изрядную глупость, допустив простой народ к грамоте и книгам. Образованность ведет к тому, что в головы подданных проникают всякие бредовые идейки. Книги позволяют разным парням, которых и на свете-то давным-давно нет, передавать грядущим поколениям свои крамольные мысли.

Поговаривают, что и крестьяне стали тайком учить своих детишек грамоте. Нынешнее вольнодумство грозит распространиться на все общество и подорвать государственные устои.

Но девушек по-прежнему грамоте не учат. Тинни – исключение; ее научили потому, что кому-то требовалось вести книгу учета. В семье Тейтов каждому найдется дело; своей деловитостью они порой напоминают гномов, ей-ей.

Некоторое время спустя Тама сказала:

– Гаррет, я птица дневная. И встала сегодня рано. Пора ложиться.

Я рассеянно кивнул. Ее это, естественно, не устроило.

– Гаррет, я хочу спать. А если я оставлю вас без присмотра, Маренго меня убьет.

– А…

– Я покажу вам ваши комнаты. Надеюсь, вы не удерете среди ночи с фамильными драгоценностями Норт-Энглишей.

Красться на цыпочках мимо громовых ящеров, да еще без света? Вот Венейбл порадуется.

Вслух я ничего говорить не стал, ограничился кивком. Тинни не оценила моей сдержанности, приняла ее за трусость, и я удостоился презрительного взгляда.

Значит, комнаты. У каждого своя, и дверь закрывается на засов, и никто не знает, где все остальные…

Меня поселили первым. Быть может, из тех соображений, что Тинни вряд ли пойдет бродить по коридорам. В отличие от буйного Гаррета.

В комнате было темно хоть глаз выколи.

– Вот кровать, – сказала Тама, поднимая повыше лампу, которую держала в руке. – Горшок под кроватью. Спокойной ночи, Гаррет. Спокойной ночи, птичка. – И они с Тинни вышли.

Я сумел наощупь добраться до двери и остаться в живых. Выглянул в коридор. Ни лучика света. Нет чтобы рассыпать крошки, которые светились бы в темноте. Плохая девочка. Или – недостаточно плохая.

Попка-Дурак тихонько хмыкнул.

Вы не поверите, но я начинал тосковать по прежнему горлопану и похабнику.

– Будешь хмыкать, выкину во двор, – пообещал я. – Сожрут как миленького. – И, не раздеваясь, плюхнулся на кровать.

75

Пуховая перина приняла меня в свои объятия. Я заснул в мгновение ока, слишком вымотанный, чтобы страдать от одиночества.

А когда проснулся среди ночи, то вдруг выяснил, что одиночество закончилось.

– Ты что, клубок за собой разматывала, чтоб меня потом найти?

– Откуда ты узнал, что это я? – шепотом спросила Тинни.

– А кому еще?

– Ну, этой тощей ведьме Монтецуме, например. Или она здесь уже побывала?

Я узнал тебя по аромату твоих волос, по фигурке и по всему остальному. Да ты и не такая костлявая, и не такая длинная, как пресловутая тощая ведьма. Вслух я этого говорить не стал.

– Нет, ее пока не было. Как ни странно, никого, кроме тебя, ко мне особо не тянет.

– Да неужели? Смотри, допросишься: тогда уж точно никого тянуть не будет.

– Потише, лапушка, а то попугая разбудишь.

– Норовишь мне рот заткнуть?

Я знал один способ, как это сделать. Но у него есть недостаток – приходится прерываться, не в последнюю очередь потому, что Тинни любит, чтоб ей так затыкали рот.

* * *

Две вещи, обе малоприятные, случились одновременно. Попка-Дурак вдруг разразился пиратской песней о роме, серебре и сундуках мертвецов, а меня кто-то ткнул под ребра острым, будто нарочно заточенным пальчиком. Боль была едва терпимой. Чей-то голос прошептал мне на ухо:

– Гаррет! В комнате кто-то есть!

Ну разве можно так кричать! Ни стыда, ни совести…

– Оставь меня, женщина, – простонал я.

Попугай завопил так, будто с него живьем сдирали шкуру. Тинни зарычала.

– Гаррет, ты что, не слышишь?! Хватит спать! В комнате кто-то есть!

Послышался грохот, словно кто-то споткнулся о не вовремя подвернувшуюся под ноги мебель.

– Насилуют! – завизжал Попка-Дурак.

– Пожар! – завопила Тинни, резонно предположив, что это событие привлечет больше внимания.

– Молчать! – гаркнул я.

Пока я выбирался из постели и шарил впотьмах рукой, подыскивая что-нибудь потяжелее, грохот удалялся в сторону двери. Затем раздался скрип, и на мгновение на фоне призрачного света из коридора в дверном проеме обрисовалась сутулая тень. Прежде чем дверь захлопнулась, я благополучно перескочил через тумбу и столик, на которые наверняка налетел бы в темноте, потому что стояли они вовсе не там, где им полагалось (когда Тама привела меня в комнату, я запомнил расположение мебели).

К несчастью, стул, также преграждавший дорогу, оказался более терпеливым. Он затаился у двери и дождался, пока дверь закроется, а уж потом метнулся мне под ноги.

Я врезался головой в стену. Выставленные вперед руки почти не смягчили удар. В глазах помутилось, однако я все же поднялся и кое-как отворил дверь.

Ночной гость поспешно удалялся. В его руке слабо светился фонарь. Его ли? Фигура вроде как у Тамы… Есть что-то от этого влюбленного пастушка, Толли… Ну, все-таки больше на Таму смахивает. Наверное, она хотела проявить радушие во всем, а Тинни ее спугнула своими воплями.

Скорее всего, так и есть. Что касается Толли – ну с какой стати мальчишке подглядывать за мной? Или он думал, что лезет в комнату Тинни?

Не важно. Гораздо сильнее меня занимал другой вопрос: почему у ночного гостя в левой руке был фонарь, а в правой – то ли тесак, то ли мясницкий нож?

– Кто это был? – прошептала Тинни.